6 МАЯ (ПОНЕДЕЛЬНИК) - 2 ИЮНЯ (ВОСКРЕСЕНЬЕ)
Выставка Николая Белоногова
НА БЕРЕГУ ЛОВАТИ
На речном берегу лежал Николай Белоногов, и река текла, и то золото, то темнота сменялись в ней, и пчёлы направлялись в ульи, потому что был уже вечер, а, возможно, наоборот, наступало утро, и они вылетали, приветствуя новый день. Молчаливые рыбы первых дней творения – первые рыбы в ненаселённом океане – пересекали его, взирали на твердь сквозь воду, в преломляющемся свете, и тяжёлые лиственные кипы качались над тихими берегами, где – вдоль всего песчаного окоема, куда не глянь, по всему берегу – зеленели, алели, желтели тяжёлые яблоки. Некоторые из них падали, катились по берегу, падали в воду, однако рыбы не ели их, отталкивали упругими хвостами, уходили на дно.
– Я – Николай Белоногов. Пять лет живу в деревне Ходыни Новгородской области. Родился в Питере, вырос в семье художников. С детства мечтал уехать из города и жить на берегу реки в безлюдном месте. Можно сказать, что мечта моя осуществлена. Деревенька наша – практически хутор. Зимует тут только четыре дома. Жителей практически нет. Места красивейшие. Дом мой на берегу волшебной речки Ловать.
Люди с закрытыми глазами открывали крошечную дверцу в голове Николая Белогоногова, и проходили сквозь нее. Возможно, они хотели бы устроить там городок в табакерке, да, прямо там, в голове Николая Белоногова, но все же выходили через другую дверь: зеркальные отражения давно ушедших людей, существующие где-то между зримыми и ясными отражениями комода и цветка, – уходили в туманы, просвечивали огнями падающих звезд.
– С детства я нахожусь в процессе творчества и не делю свою жизнь на стороны: эта творческая, а эта нет. Когда я не пишу картины, я всё равно творю. Не знаю, как это описать: это безостановочный процесс, он происходит сейчас, и происходил всегда; можно сказать, что я фантазёр или сказочник, философ, наблюдатель. Я наблюдаю за творением вокруг меня и принимаю участие в нём – как могу.
Мои картины – только слабое отражение того, что происходит в моём сознании и душе. Нет средств выразить, что я чувствую и переживаю. Мои картины – попытка передать хоть малую часть моих переживаний и открытий.
От реки, где спал Николай Белоногов, парусник Старого Капитана плыл к Мальстрему. Водоворот же вворачивался в земную тверь, расточая ее глубины, проникая на другую сторону, где капли рассыпались незримыми созвездиями. Порой на них – с разных звезд – трубили рога, гулко и шумно. Вероятно, там шли битвы, и полководцы ожидали подмоги, которая медлила, потому что закованное в латы воинство замерло на грани тучи – как молния, которая повергнет мир в золото.
– Стараюсь очень бережно относиться к зрителю, подавать ему свои переживания в самой нежной форме, отдать самое лучшее, что есть во мне, а худшее спрятать как можно глубже. Зритель для меня наиболее важен. Вижу своей задачей продвинуть его духовно и душевно хоть чуть-чуть, хоть самую малость вперёд и вверх. Вполне понимаю «современное искусство» с его жёсткими, вызывающими формами, с его провокациями и революционностью, но это не мой путь. Борьба меня не интересует. Мне больше нравится интимный разговор с глазу на глаз, личная беседа. Радуюсь, когда удаётся тронуть лучшие струнки души у моего собеседника, хоть чем-то помочь, поддержать. По реакции зрителей вижу, что иногда это мне удаётся, что приносит мне успокоение и радость.
По темному городу шёл высокий худой человек, порой он падал, его длинное чёрное пальто было все в снегу. Он проходил мимо вывесок, манящих, чудесных вывесок, но в городе уже почти ничего не было, в мёртвом, голодающем городе – только эти буквы, и где-то в глубине подземных труб собиралось яркое подземное золото: будто, город, процеженный сквозь сито, отвердевал в его совершенном сиянии, удивительной гармонии. Человек в черном пальто падал, заблудившаяся снежинка кружила над его головой, над рекой.
– Отношусь к своим картинам очень серьёзно, считаю, что именно за эту часть своей жизни буду нести ответственность перед Творцом. Живопись для меня не хобби, не развлечение, не отдых, она очень тяжело мне даётся: и физически, и морально. Это главное дело моей жизни. Мой разговор с человечеством и Творцом. Остальное – суета.
Царства Золотое, Серебряное и Медное катились клубками, а над ними парил Финист Ясный Сокол. Медное расточилось на мелкую монету, забренчало копейками – их собрал бедняк, отнес в кабак. Серебряное гудело трубами и раздувалось парусами – но ушло в туман над травами перед восходом солнца, в нем ходили прозрачные девы, собирали целебные травы. А золотое – оно катилось и катилось – к человеку, который протянул ладонь на другом крае земли. Некогда оно упадёт ему в руку, и кесареву воздастся кесарево.
– Про последнюю серию картин могу сказать следующее: в последние годы много думал про историю живописи, её истоки. В частности, про византийскую традицию письма икон, которая тянется из Греции и Египта. Особенно меня интересуют золотые фоны в изображении, их смыслы и применение. Потом услышал фразу: «дух творит форму». Подумалось: если дух творит форму, то как? Скажем, что на иконах золотой фон – это символ присутствия духа везде, значит, ему для творчества надо делать в себе «дыры», пустоты. Если приглядеться к моим работам, можно увидеть, что все персонажи и предметы находятся в «дырах», как бы подвешены. Меня очаровали свойства золотых фонов, писать на них чрезвычайно сложно, выдерживать тональную гармонию почти невозможно. Сюжеты важны, но и прием тоже, может быть, в этой серии он даже важнее...
Николай Белоногов лежал на берегу, в тени – посреди заката, посреди листопада. Рыбаки выбирали сети, отправлялись домой – туда, где в окне был свет.
Максим Шмырев.